– Наверное, ты думаешь, что вобам все приносят на тарелочке. Богатые детки, высшее общество, шикарная западная сторона. Я тебе вот что скажу, Понибой, ты удивишься. Наши проблемы тебе и не снились. И знаешь что? – она взглянула мне прямо в глаза. – Людям везде несладко.
– Я тебе верю, – ответил я. – Пойдем, отнесем им попкорн, а то Смешинка решит еще, что я драпанул с его деньгами.
Мы вернулись и посмотрели фильм еще раз. Марсия со Смешинкой поладили что надо. Оба любят дурацкие шутки. Но мы с Черри и Джонни просто смотрели фильм и молчали. Я больше ни о чем не волновался и думал, как здорово, когда можно просто сидеть с девчонкой, которая не ругается и не липнет к тебе так, что ее палкой не отгонишь. Я знал, что Джонни это тоже нравится. Он с девчонками вообще не особо разговаривал. Однажды, пока Даллас был в исправительной школе, Сильвия начала было отираться возле Джонни и пудрить ему мозги, но Стив ей доходчиво объяснил, что если она с Джонни эти свои фокусы попробует, он лично из нее всю душу выбьет. Потом он прочитал Джонни целую лекцию насчет девчонок, насчет того, что от таких ушлых штучек вроде Сильвии – одни неприятности. В результате Джонни с девчонками почти и не разговаривал, но я не знал, это он потому что стеснялся или потому что боялся Стива.
А мне такую же лекцию прочел Смешинка, после того, как мы однажды склеили в центре двух девчонок. Странно вообще-то, потому что даже Дэрри считает, что в отношении девчонок у меня голова на месте. Лекция и впрямь получилась очень странной, потому что Смешинка тогда был под мухой и такого мне нарассказывал, что мне хотелось, не знаю, под землю провалиться. Но Смешинка имел в виду девчонок вроде Сильвии, девчонок, которых они с Далли и ребятами склеивали в центре и в автокинотеатрах, про вобов-то он ничего не говорил. Вот я и решил, что нам, наверное, можно с ними посидеть. Даже если у них там свои проблемы. Но я правда не понимал, с чего бы вобам париться – у них отличные оценки, отличные машины, отличные девчонки, рубашки в клетку, «мустанги» и «корвейры» – блин, думал я, мне бы их проблемы.
Теперь-то я по-другому думаю.
Когда фильм закончился, до нас вдруг дошло, что Черри с Марсией не на чем добираться домой. Смешинка галантно предложил их проводить – западная сторона всего в двадцати милях отсюда, – а они хотели звонить родителям и просить, чтобы те за ними приехали. Смешинка предлагал отвезти их на своей машине и наконец уломал. Похоже, они нас еще побаивались. Впрочем, пока мы ходили к Смешинке за машиной, они почти перестали нас бояться. Мне все казалось так странно, что вобы – ну, если к девчонкам это тоже относится – были такими же, как мы. Им нравились «Битлз», а Элвиса Пресли они считали уже немодным, а мы думали, что «Битлз» – фуфло, а Элвис – кейфовый, но вот и вся разница. Конечно, грязерши вели бы себя побойчее, но в целом ведь – никакой разницы. Я подумал, может, в деньгах все дело.
– Нет, – медленно отозвалась Черри, когда я ей об этом сказал. – Дело не только в деньгах. Отчасти – да, но не только. У вас, грязеров, ценности совсем другие. Вы гораздо эмоциональнее нас. Мы более искушенные – такие опытные, что нас уже ничего и не трогает. Для нас нет ничего настоящего. Знаешь, я, бывает, болтаю с подружкой и вдруг осекаюсь, и понимаю, что и половины правды не говорю. И вовсе я не думаю, что пивная вечеринка на берегу реки – это так уж суперклево, но расхваливаю ее подружке, только чтобы не молчать. – Она улыбнулась. – Я раньше никому об этом не рассказывала. Знаешь, ты, кажется, первый человек, с которым я так разоткровенничалась.
Да уж, со мной она разоткровенничалась – наверное, потому что я грязер, да еще и младше нее, со мной ей не нужно все время быть начеку.
– Мышиная возня, вот что это такое, – сказала она. – Мы вечно куда-то бежим, бежим, бежим, а куда – даже и не спрашиваем. Ты вот знаешь, каково это – иметь больше, чем хочется? Когда тебе больше и хотеть нечего, и тогда ты думаешь, как бы сделать так, чтоб захотеть чего-то еще? Мы как будто все время ищем, чему бы порадоваться, и не находим. Может, если перестанем строить из себя таких опытных, то найдем.
Она говорила правду. Вобы вечно как будто за непрошибаемой стеной прятались, изо всех сил скрывали, какие они на самом деле. Однажды я видел схлест их клуба. Вобы даже дрались невозмутимо, деловито и бесстрастно.
– Вот что нас разделяет, – сказал я. – Не деньги, а чувства. Вы ничего не чувствуете, а нас чувства захлестывают.
– И, наверное, поэтому, – она старалась скрыть улыбку, – мы по очереди и попадаем в газеты.
Смешинка с Марсией нас даже не слушали. Они несли какую-то им одним понятную дичь.
Про меня тоже часто говорят, что я тихий, почти такой же тихий, как Джонни. Смешинка все повторял, что не понимает, мол, отчего мы с Джонни такие друзья. «Вот, наверное, разговоры у вас интересные, – говорил он, вскидывая бровь, – ты рта не раскроешь, и Джонни помалкивает». Но мы с Джонни понимали друг друга без слов. Один Газ мог меня разговорить. А теперь еще – и Черри Баланс.
Не знаю даже, почему с ней я мог разговаривать. Наверное, и она со мной разговорилась ровно по той же причине, что и я с ней. Не успел я опомниться, как уже рассказывал ей про Микки Мауса, коня Газа. Я никому еще про коня Газа не рассказывал. Это личное.
У Газа был конь буланого цвета, только конь этот был не его. Хозяином коня был дядька, который его держал в конюшнях, где работал Газ. Но вообще, Микки Маус, конечно, был конем Газа. Когда Газ его впервые увидел, то сказал: «Вот это моя лошадка», и я в этом даже и не сомневался. Мне было тогда лет десять. Газировка по лошадям с ума сходит. Серьезно. Он вечно торчит на конюшнях или на родео, и при первом удобном случае вскакивает на коня. Когда мне было десять, я считал, что Микки Маус с Газом не только похожи, но и ведут себя одинаково. Микки Маус был буланой, темно-золотой масти, наглый и норовистый, совсем еще жеребчик. Когда Газ его звал, он прибегал. Ни к кому больше он не шел.