Изгои - Страница 28

Они-то сочли, что я так классно пошутил, но я говорил серьезно. Мне казалось, будто я весь завшивел. После того, как все разошлись, в больнице стало очень тихо. Слышно только было, как тихонько ходят медсестры да посапывает Газ. Дэрри глянул на него, вымученно улыбнулся.

– Он на этой неделе спал мало, – тихо сказал он, – считай, что и вообще не спал.

– Хммммм, – сонно отозвался Газ, – ты тоже Сестры нам отказывались сообщать хоть что-то про Джонни и Далли, поэтому Дэрри поймал врача. Врач сказал, что разговаривать будет только с членами семьи, но Дэрри все-таки удалось вдолбить этому дядьке, что мы, в принципе, и есть семья Джонни и Далли.

Далли еще проваляется в больнице денька два или три, но с ним все будет хорошо, сказал врач. Он здорово обжег руку, шрамы на всю жизнь останутся, но уже через пару недель он ей сможет нормально пользоваться. С Далли-то все будет хорошо, думал я. С Далли всегда все хорошо. Он что хочешь переживет. Я насчет Джонни волновался.

Джонни был в критическом состоянии. Упавшая балка сломала ему позвоночник. Он в шоковом состоянии, ожоги третьей степени. Врачи делают все, чтобы облегчить боль, впрочем, из-за того, что позвоночник у него сломан, боли от ожогов ниже пояса он просто не чувствует. Он все звал каких-то Далласа и Понибоя. Если выживет… Если? Пожалуйста, только не это, думал я. Пожалуйста, не надо никаких «если». У меня вся кровь от лица отхлынула, Дэрри крепко сжал мне плечо… Если выживет, останется калекой на всю жизнь.

– Просили все как есть, вот вам – все как есть, – сказал доктор. – А теперь идите домой и поспите.

Меня затрясло. В горле нарастала боль, хотелось плакать, но грязеры на людях не плачут. А некоторые грязеры и вообще не плачут. Например, Далли, Смешинка или Тим Шепард – эти разучились плакать еще в детстве. Джонни останется калекой на всю жизнь? Это просто сон, в панике подумал я, просто сон. Я проснусь дома или в церкви, и все станет как раньше. Но убедить себя я не смог. Даже если Джонни выживет, он останется калекой и больше не сможет играть в футбол, не сможет больше пойти с нами на схлест. Ему придется торчать в ненавистном ему доме, где он никому не сдался, и как раньше уже не будет никогда. Я боялся даже рот раскрыть. Скажи я хоть слово и плотный ком в горле набухнет еще сильнее, и тогда я точно не смогу сдержаться и разревусь.

Я глубоко вздохнул и ничего не сказал. Газ к тому времени уже проснулся и лежал с каменным лицом, как будто и не слышал ничего, что врач сказал, но взгляд у него был печальный, ошеломленный. Когда случается что-то по-настоящему серьезное, до Газа это не сразу доходит, но уж когда доходит – накрывает с размаху. Лицо у него было такое же, как у меня, когда я увидел, как тот черноволосый воб, скрючившись, лежит в лунном свете и не двигается.

Дэрри тихонько потрепал меня по затылку.

– Поедем-ка домой. Тут нам пока делать нечего.

Мы сели в наш форд, и меня вдруг одолела сонливость. Я откинулся на сидении, закрыл глаза и не успел опомниться, как мы уже были дома. Газ ласково меня потряс:

– Эй, Понибой, просыпайся. Тебе еще до дома дойти надо.

– Угумммм, – сонно ответил я и улегся на сидении.

Я не смог бы встать даже под страхом смертной казни. Я слышал Газа с Дэрри, но их голоса доносились как будто бы издалека.

– Ой, ну вставай уже, Понибой, – уговаривал меня Газ. Он потряс меня уже посильнее. – Нам тоже спать охота.

Тут, похоже, Дэрри это все надоело, потому что он поднял меня и затащил в дом.

– Здоровый он уже вырос, чтоб на руках его таскать, – сказал Газ.

Я хотел ему сказать, чтоб он заткнулся, но получилось только зевнуть.

– Ну, он здорово похудел, – сказал Дэрри.

Сквозь сон я подумал, что надо бы ботинки снять, но так и не снял их. Я заснул, едва Дэрри шлепнул меня на кровать. Я и забыл, какими мягкими бывают кровати.

Наутро я проснулся первым. Наверное, Газ снял с меня ботинки и рубашку, лежал я в одних джинсах. А вот сам он, наверное, так хотел спать, что и раздеться не смог – Газ лежал рядом, полностью одетый. Я выполз из-под его руки и прикрыл его одеялом, затем пошел в душ. Когда Газ спал, то выглядел куда моложе своих почти семнадцати лет, но потом ведь и Джонни во сне выглядел моложе, так что, наверное, это у всех так. Может, во сне люди молодеют.

Помывшись, я натянул чистую одежду и минут пять, наверное, искал у себя на лице зачатки бороды и оплакивал волосы. Из-за этой чмошной стрижки теперь было видно, что у меня уши торчат Дэрри еще спал, когда я прошел на кухню и принялся готовить завтрак. Кто первый встает, готовит завтрак, остальные – моют посуду. Такое у нас дома правило, и обычно завтрак готовит Дэрри, а нам с Газом достается посуда. Я порылся в холодильнике, отыскал яйца. Мы все любимяйца есть по-разному. Я люблю яйца вкрутую, Дэрри любит сэндвичи с яйцом, беконом и помидорами, а Газировка ест омлет с виноградным джемом. Но мы все трое очень любим на завтрак шоколадный торт. Мама запрещала нам есть сразу и торт, и яичницу с ветчиной, но мы с Газом уломали на это Дэрри. Впрочем, не то чтобы мы ему руки выкручивали, Дэрри сам не меньше нашего обожает шоколадный торт. Газировка всегда по вечерам проверяет – остался ли еще торт в холодильнике, а если нет, тогда сам его быстренько печет. Торты Дэрри мне нравятся больше, Газ вечно в глазурь кладет слишком много сахара. Не понимаю, как он может одновременно есть и джем, и яичницу, и шоколадный торт, но ему, похоже, нравится. Дэрри пьет черный кофе, а мы с Газом – шоколадное молоко.

Мы могли бы и кофе пить тоже, но уж очень любим шоколадное молоко. Мы трое прямо до смерти любим все шоколадное. Газ говорит, что если кому и суждено изобрести шоколадные сигареты, так это мне.