– Может, – ответил я, стараясь не думать о Джонни.
– И вот сегодня вечером… на схлестах людей калечат, а когда и убивают. И мне это все надоело, потому что ничего хорошего из них не выходит. Вы ведь понимаете, что вам не победить, да? – Я промолчал, тогда он продолжил. – Вам не победить, даже если вы нас вздуете. Вы все равно останетесь там, где и были – на дне. И мы – так и останемся везунчиками, которым все с рук сходит. Так что, ничего хорошего из этого не выйдет – из этих драк и убийств. Ничего никому не докажешь. Победите вы, не победите вы – у нас это все равно из головы вылетит. Грязеры так и останутся грязерами, а вобы – вобами. Мне иногда кажется, что настоящие везунчики – это те, кто в серединке. – Он глубоко вздохнул. – Я б подрался, если б думал, что от этого хоть кому-то хорошо станет. А так я, наверное, уеду из города. Возьму все деньги, какие есть, сяду на свой старенький «мустанг» и свалю.
– Если сбежать – не поможет.
– Черт, да знаю я, – считай, что всхлипнул Рэнди, – но что мне еще делать? Не пойду на схлест, скажут – трус, а пойду – сам себя возненавижу. Не знаю, что делать.
– Если б я мог тебе помочь, помог бы, – сказал я.
Я вспомнил слова Черри – людям везде несладко. Теперь-то я ее понимал.
Он взглянул на меня.
– Нет, не помог бы. Я же воб. Стоит заиметь немного денег, и весь мир тебя уже ненавидит.
– Нет, – ответил я, – это вы весь мир ненавидите.
Он только посмотрел на меня – посмотрел так, будто ему не семнадцать, а все двадцать семь. Я вылез из машины.
– Ты бы спас детей, если б там очутился, – сказал я. – Ты поступил бы так же, как мы.
– Спасибо, грязь, – сказал он, пытаясь улыбнуться. И осекся. – Я не хотел. То есть спасибо, чувак.
– Меня зовут Понибой, – ответил я. – Приятно было с тобой пообщаться, Рэнди.
Я пошел обратно к Смешинке, а Рэнди погудел клаксоном – посигналил друзьям, что можно садиться в машину.
– Чего он хотел? – спросил Смешинка. – Что мистер Супервоб желает нам сообщить?
– Никакой он не воб, – сказал я, – обычный парень. Просто поговорить хотел.
– Хочешь, сначала в кино сходим, а потом – к Джонни и Далласу?
– Не-а, – ответил я, закуривая.
Голова у меня еще болела, но чувствовал я себя получше. Вобы все-таки оказались обычными людьми. Всем приходится несладко, но так даже лучше. Так ты хотя бы знаешь, что и там, на другой стороне, – тоже люди.
Медсестры не пускали нас к Джонни. Он был в критическом состоянии. Посещения запрещены. Но Смешинка слова «нет» не понимает. Тут лежит его приятель, и он с ним повидается. Мы и просили, и умоляли, но безуспешно, пока наконец не вмешался доктор.
– Пустите их, – сказал он медсестре. – Он про них спрашивал. Теперь уж не повредит.
Смешинка не обратил внимания на то, каким голосом он это сказал. Значит, все правда, заторможенно думал я, он умирает. В палату мы вошли считай что на цыпочках, больничная тишина нас пугала. Джонни лежал и не двигался, глаза у него были закрыты, но едва Смешинка сказал: «Привет, Джонни-кед», как он открыл глаза и посмотрел на нас, пытаясь улыбнуться.
– И вам привет.
Медсестра раздернула шторы и улыбнулась:
– Так, значит, говорить он все-таки умеет.
Смешинка огляделся.
– Дружок, с тобой тут хорошо обращаются?
– Не дают… – просипел Джонни, – не дают волосы бриолином нормально смазать.
– Ты не разговаривай, – сказал Смешинка, подтаскивая к кровати стул, – слушай и все. В следующий раз захватим тебе бриолина. У нас сегодня ночью большой схлест.
Огромные черные глаза Джонни стали еще больше, но он промолчал.
– Жаль, что вы с Далли не сможете прийти. Такого большого схлеста у нас давно уже не было… если не считать того раза, когда мы наваляли банде Шепарда.
– Он заходил, – сказал Джонни.
– Тим Шепард?
Джонни кивнул.
– Навещал Далли.
Тим с Далласом были старыми приятелями.
– А ты знаешь, что ты герой и про тебя в газетах написали?
Джонни кивнул и даже почти улыбнулся.
– Клево-кейфово, – выдавил он, но глаза у него так сияли, что я подумал – куда там джентльменам с Юга до Джонни Кейда.
Я видел, что ему тяжело даже пару слов сказать, он был бледный, одного цвета с подушкой, и выглядел ужасно. Смешинка притворялся, будто ничего этого не замечает.
– А кроме бриолина, еще что-нибудь нужно, малыш?
Джонни еле заметно кивнул.
– Книжку, – он поглядел на меня, – новую раздобыть сможешь?
Смешинка тоже на меня посмотрел. Я ему не рассказывал про «Унесенных ветром».
– Он просит принести ему «Унесенных ветром», чтоб я ему почитал, – объяснил я. – Сбегаешь в магазин, купишь?
– Ладно, – бодро откликнулся Смешинка. – Вы только никуда не уходите.
Я уселся на место Смешинки и стал думать, что бы такого сказать.
– Далли выкарабкается, – наконец сообщил я. – И у нас с Дэрри теперь все хорошо.
Я знал, что Джонни меня поймет. Мы с ним всегда были хорошими друзьями и, просидев столько времени в церкви, только сильнее сблизились. Он снова попытался улыбнуться, но вдруг побелел и зажмурился.
– Джонни! – встревожился я. – Ты как, в порядке?
Он кивнул, не открывая глаз.
– Ага, просто иногда побаливает. Обычно не… Я ниже пояса ничего не чувствую.
Он тяжело задышал, потом затих.
– Плохи мои дела, да, Пони?
– Ты поправишься, – сказал я, стараясь говорить пободрее. – Иначе нельзя. Мы без тебя не справимся.
Я с ужасом понял, что это правда. Мы без него не справимся. Джонни жить не мог без банды, но и банда не могла жить без Джонни. По этой вот самой причине.